– Для всех вы просто Катя – Катя Бермант. Это уже бренд такой?

– Бренд. Мне с детства страшно нравилось моё имя. А фамилия какая! Я не стала её менять, когда выходила замуж.

– Муж не обиделся?

– Саша умный, он со мной согласен. К тому же моя фамилия прекрасно пишется и читается на латинице – мне это так нравится. Я вообще безродный космополит. Страшно люблю западный мир. Ни разу не была в Америке, но Америку я люблю.

– Основания?

– Там решено огромное количество проблем, к которым у нас даже близко никто не подступал. И благотворительность на западе – мощнейший сектор, образ жизни, мышления, а у нас до сих пор – эксперимент и подвиг одиночек.

А потом внезапно всё рухнуло. Обнаружилось, что очень многим людям нужна помощь. Преграда к возможности социальной жизни исчезла. Так сразу возникло дикое количество благотворительных организаций. И наши «Детские сердца».

– И с 2002 года у вас уже 3600 детей, операции которым оплатил фонд.

– Я до сих пор не могу понять, много это или мало.

Мы живём в огромной стране. Мы привыкли к цифрам со многими нолями. Но если вдуматься, даже одна спасённая жизнь – это оправдание нашего труда и огромная удача.

Да, за 16 лет мы смогли спасти 3600 детей. Это не кажется большой цифрой, пока не представишь себе, что именно столько детей учится в двух средних московских школах. Вспомним 1 сентября: эту живую толкающуюся, звенящую голосами толпу детей с первого по одиннадцатый класс. Вот именно столько детских жизней прошло через наши руки и наши сердца. Многие из них уже родили своих детей.

– С чего вдруг дизайнер столичного журнала решила, что должна заниматься сбором денег для лечения детей?

– Однажды вечером мне позвонил папа и прочёл письмо из Нижнего Новгорода. Оно пришло ему на работу. Маленькая Катя Кацапова умирала. Писала её мама. Папу, очевидно, трясло, читал он очень медленно.

Это письмо оказалось как будто написано для меня. Подумала: я не я буду, если деньги на операцию не найду.

Решить было делом минутным, а сделать оказалось непросто. Знакомые, друзья, родственники и люди, чьи телефоны дали мне их знакомые, были вовлечены в сбор. Мы спешили, так как операцию надо было делать срочно. Хороший мой приятель, одноклассник, отец пятерых детей, дав мне деньги, спросил: «Теперь скажи, зачем тебе это нужно?»

Катя Кацапова здорова, ей даже подарили велосипед. А до операции четырёхлетняя девочка ездила в коляске, потому что не было сил ходить.

Ради этого стоит жить и работать круглые сутки.

– Новое дело увлекло вас добропорядочным робингудством: брать деньги у тех, у кого они есть, и давать тем, кто их не имеет?

– На самом деле это общее удовольствие – и для меня, добывающей, и для того, кто даёт. Вот много лет назад мы оплатили кардиостимулятор нуждающемуся мальчику. Вырос, приносит фотографию: у него родилась дочка. Всё благодаря тому, что ты тогда дал деньги. Ты сам творишь новую реальность, как Дед Мороз и Бэтмен в одном флаконе. Это же страшно интересно.

Деньги сами по себе для меня ничего не значат, я их обожаю как инструмент. Как дети не понимают, что такое мало, что такое много, сколько это стоит, так и я живу в мире больших сумм уже 16 лет, вокруг меня какие-то миллионы, а я не понимаю. Сама могу остаться совсем без денег.

Так сложилось, что у меня кроме фонда четыре личных «проекта». Пишут, например, из Изобильного: «Катя, обратиться больше не к кому, нужно 800 рублей доехать до Краснодара ребёнку сделать анализы». И я понимаю, что для меня эти 800 рублей ничего не значат, а для тех людей – я знаю, как они живут! – это громадные деньги.

Один приятель-журналист подсуропил женщину, у которой восемь детей – двое своих, а остальные – приёмные. Живут в городе Сапожок Рязанской губернии. У них всё время случаются какие-то несчастья – действительно, на самом деле. Вот недавно выручила их, а сама месяц тянула до зарплаты.

– Это потому, что вы добрая и безотказная?

– Это потому, что я женщина не умственная, но энергичная и эмоциональная. Для меня до сих пор загадка, откуда мы берём деньги, откуда берутся люди, которые их дают. Всё время пытаемся провести хоть какую-то аналитику – не получается.

Помните анекдот? Мужик трясёт пальму в надежде, что банан упадёт. Час трясёт, два. Ему дают ящики какие-то, палки, говорят: «Вы подумайте немного», а он: «Чё тут думать – трясти надо». Вот и я трясу. И иногда что-то стрясается. Но если раньше объём тряски давал достаточный результат, то теперь я уже так энергично трясти не могу. Устала. По объективным причинам. У меня сейчас возраст – 55 лет, когда женщин отправляют на пенсию. Теоретически такое не зря придумано. Трясти с прежней интенсивностью я уже не могу. Что делать с этим, пока не понимаю.

– Профессиональное выгорание?

– Если любишь свою работу, его быть не может. Внутреннего выгорания, о котором сейчас модно говорить, у меня нет. Я просто устала. Я не могу себя клонировать. В общем, переживаю сейчас кризисный момент.

– А за что вы любите свою работу?

– За возможность помогать. За возможность общения с большущим числом интересных людей. Намечаю себе интересного человека и потом с ним общаюсь. Общение – огромное счастье. Огромное!

К примеру, сделали с Петром Наличем благотворительный концерт. Я страшно его люблю. Как помогали мне его песни 11 лет назад в Израиле, когда мы там лечили нашу дочь… Тогда я просто с ума сходила, и вдруг выстрелила его «Гитар». Слушала её, она меня из депрессии выводила. И вот я получила возможность ему сказать: вы меня спасли! Получился замечательный концерт.

– Кто из встретившихся в жизни людей оказал на вас наибольшее влияние?

– Вокруг меня всегда много прекрасных людей.

Я поступала в институт с твёрдым намерением стать великим художником. Попала на курс к мастеру, который меня не полюбил. И я его не полюбила искренне. Мы разругались вдрызг, и я получила двойку на первой же сессии. Не понимала: как это мне, такой великой, ставят двойку! К счастью, к следующей сессии его уволили, и к нам на дизайн пришёл Ваcилий Валериус. Как форточку открыли – свежий воздух! Он был в бархатном пиджаке, красавец с полуседой гривой. Сразу стал говорить матом. На первой же лекции. Мне казалось: вот оно – счастье.

Однажды он нам дал задание – как бы сейчас сказали, брендировать автомобиль. Нам дали какое-то слово, скажем, ананас. Нужно было разместить его правильным образом на автомобиле. И вдруг приходит курс из 20 человек, и у всех одно и то же: слово ананас размещено на боку машины. Валериус говорит: вы что, одновременно все это делали, почему у всех одинаково? Разводим руками. И он дал урок на всю жизнь: не делайте так, как сделает обычный человек – получится нормально, пресно, скучно. Делайте всё как художники.

А ещё Валериус научил нас зарабатывать деньги, привил к этому азарт, что потом мне очень и очень помогло.

– Кто стал учителем в благотворительности?

– Здесь у меня учитель на учителе. Галя Чаликова, которой давно нет. Таточка Краснова. Не человек – легенда. Учителей много.

– А учеников?

– Я, пожалуй, до них ещё не доросла.

С людьми вообще трудно. И чем дальше – тем хуже. По натуре я стартапер. Люблю придумывать, обожаю новое. Предпочитаю спринтерские дистанции. Долго и нудно бежать – не моё. В идеале я бы придумывала новый проект, запускала бы его и передавала в другие руки. Но подходящих рук нет. Все руки, которые что-то умеют, заняты.

Вот сейчас, к примеру, мне нужен координатор проекта, который я полностью продумала и прописала – нужно только выполнять. Пересмотрела уйму людей. Это же катастрофа: брать некого, никто не умеет работать.

– Не умеет или не хочет?

– Не умеют и не хотят, потому что занимаются не своим.

Каждый человек умеет что-то такое уникальное, чего другие не умеют. Например, разговаривать с птицами. Если бы в раннем детстве помогали выявлять это твоё умение и не тратили времени на ерунду, тогда человек раньше находил бы себя. Тогда мир был бы другим.

У писателя-фантаста Клиффорда Саймака есть такой замечательный рассказ – летят в космолёте какие-то существа, которые и составляют космолёт. Один – двигатель, другой – руль. И вдруг выходит из строя ускоритель, они дальше не могут лететь, а навигатор говорит: рядом есть планета, на которой живут дикие ускорители, но они не знают об этом. И существа прилетают на Землю, отлавливают человека, помещают его в космолёт. Он вопит: отпустите меня, я ничего не смогу! А они ему: ты ускоритель, поверь в себя, попробуй, расслабься – всё получится. И он расслабляется и начинает ускорять.

Найти себя трудно. У нас огромное количество людей почему такие опустошённые, злые, издёрганные? Занимаются не своим делом. Может, они были бы прекрасными дрессировщиками, клоунами, учителями, а они чиновники или охранники.

– А вы счастливы?

– Раньше я могла так себя назвать, теперь – нет. Я изменилась. Изменилась страна. Изменилась жизнь.

– Я не могу чувствовать себя счастливой, когда вижу, что добро в нашей стране теряет популярность. Нет его пропаганды. Мы все ужасно разделены. Насаждается зло, насилие, война, собственная уникальность. А если ты уникален, значит, все остальные – говно. Агрессия по отношению к инаковым, чужим становится нормой. Где политика построения разумного созидательного общества?! Мы ничего не строим – всё время обороняемся. Оборона сплачивает народ хорошо, но нельзя же сидеть внутри крепости всю жизнь и лить со стен смолу горячую. Это ужасно неконструктивно, развиваться надо, но стены мешают.

Лечить таких людей принудительно. Такие наклейки для меня – маркер идиотизма. Но люди не виноваты, что они идиоты. Их так научили.

– Что же за всем этим будет?

– Мой прогноз пессимистичен, я боюсь его озвучивать.

Вот сейчас собираются отменять интернет. Конечно, ничего не получится, деньги только потратят, а ничего не будет. Но мысль, что нам могут ограничить свободу таким образом, ужасна. Интернет – это территория свободы. Там много всего всякого плохого, но это проекция общества.

Говорят: ой, Facebook – такая помойка. Это у вас помойка, а у меня лента – просто прелесть. У меня в ней прекрасные люди: умные, тонкие, добрые, чувствующие, понимающие, предпринимающие. А если у вас помойка, не в ленте дело, а в том, что вы вокруг себя собираете. Да, жути много, но это ровно та же жуть, что и в жизни.

– От чего именно надо спасать наш мир?

– Человечество проходит стадии роста, как ребёнок. Мы очень долго были на этапе животных, сейчас пробуем стать людьми и зависли на уровне тинейджера, который может сделать большие глупости: попробовать наркотики, увлечься дурацким учением типа секты, примерить на себя фашистские ботинки. К сожалению, верить, что есть взрослые рядом, которые его образумят, нельзя. Я не верю в Бога. Полагаться можно только на себя. Подросток может вырулить из возрастного кризиса, стать прекрасным, тонким, умным, чувствующим человеком, а может спиться, скуриться, сколоться, умереть в собственной блевотине под забором. Мы сейчас на этой точке.

Сознание человека 21-го века не распространено по всему миру равномерно. Ни черта подобного. Какая-то община, какой-то город, какая-то страна принимают беженцев, осознавая, что для них это будет ужасная морока, грязь и уродства. Но они на это идут, потому что человечность, человеческая жизнь, эмпатия – основные ценности 21 века, они важнее каких-то сиюминутных проблем. Европа настолько уже взрослый, созревший человек, что она переварит этих беженцев, сделает из них европейцев – людей с сознанием 21-го века. Это произойдёт не сразу, но произойдёт. А мы строим вокруг своего городка стену, пускаем по ней ток: здесь только мы, чужих не пустим.

– Вы спасаете мир, помогая другим. Что считаете главным достижением за 16 лет?

– Я сделала не один фонд, а несколько. Такое у меня серийное производство. Особенно рада, что есть фонд «Живой», который помогает взрослым людям. Мы собрались и подумали: детям помогают все, а человеку от 18 до 60 – никто. Заболел – его так не жалко, он сам должен справиться со своими проблемами. А не все могут справиться.

Ещё горжусь «Лавкой радостей» – сейчас у нас три благотворительных магазина в Москве, работает фонд поддержки социальных программ и инициатив.

– Какие?

– Например, Швеция. Там полностью перерабатывают мусор. Уже даже завозят его из других стран. А у нас вонючие свалки, которые отравляют реки, землю, людей. А ведь это ресурс. Такой же, как нефть. Как безмозглые люди, от которых всё зависит, не понимают?

– Это лишь один из провалов для нашей страны. А что считаете провалом в профессии?

– Не могу наладить производство в своём фонде – чтобы он работал как минимум без меня. Проблема любой вертикали власти в том, что как только гвоздь убираешь, система рассыпается. Я боюсь, что я в моём фонде тот самый гвоздь. И так во многих фондах, которые не смогли перейти в стадию механического производства.

– А кто из коллег смог?

– Фонд «Подари жизнь» не развалился, когда умерла Галя Чаликова, когда потом оттуда ушли Гриша Мазманянц, Катя Чистякова. Они сумели стать системой. Хороший опыт – у фонда «Вера». Незаменимых нет и не должно быть. А у нас пока всё кустарным образом. Крафтовая еда хороша, но крафтовой едой не накормишь Африку. Мы должны решать проблему Африки, а не хипстерского населения Малой Бронной. Фонд должен быть заводом. Вставил детальку – вжих, готово. Сделал кучу новых деталей – встал, ушёл. Пока мы этого не достигли, к сожалению.

– В результате благотворительность для тех, кто ей занимается, становится образом жизни, а не работой?

– Да, но так не должно быть. Так – неправильно. Человек не должен посвящать всю жизнь без остатка помощи чужим детям, бабушкам, собакам, потому что тогда страдают собственные дети, родители, мужья, собаки.

У нас в благотворительности много очень многодетных директоров. Причём у кого-то пять детей. Когда ими заниматься?

Дети не могут расти как лопух. Их нужно постоянно направлять, поправлять, рассказывать, водить в правильные места. Они должны жить в среде насыщенной, как солевой раствор. Тогда у них всё будет в порядке с мозгами, с занятиями, с интересами.

– Вам удалось создать такую среду для своих троих детей?

– Я больше всего занималась средней – Машкой, поэтому она у нас, как говорит мой муж, ребёнок, сделанный руками. В семь лет у неё случилось кровоизлияние в мозг, и мы долго, очень долго её лечили и реабилитировали, она пережила несколько операций. Старшему Мишке досталось больше всех – на нём отрабатывали свои методики воспитания. Когда он учился, мы ещё считали, что школа – это важно, что оценки должны быть только хорошие.

– А сейчас так почему не считаете?

– Теперь я уже чётко знаю, что школа – зло, и никакие формальные знания не заменят душевного покоя, вообще нервов. Невозможно, когда 30 человек в одном классе, учить кого-то одного. Это всегда некая уравниловка, муштра, солдатчина. Но! Есть хороший учитель. И если такой вам попался, то это счастье на всю жизнь.

– В какую школу пошла бы учиться Катя Бермант? Нарисуйте идеальную модель.

– Я вообще не люблю учиться, мне скучно и тяжело, не переношу. Но, наверное, я бы пошла в школу, где меня учили бы рисовать, вышивать, изучать несколько языков, учили бы литературе, истории. Всё остальное мне не нужно. Огромное количество абсолютно лишнего в школе. Как в известной шутке, всё жду, когда в жизни пригодится знание интеграла. Мне – не нужно. Мне – не пригодилось. Со мной математика обломалась. Зачем столько моего времени и сил было на неё затрачено? Я не верю, что грамотности можно научиться на уроках русского языка. Она придёт, если ты много читаешь.

– А сами вы много читаете? Некогда же наверняка.

– Я очень много читаю! Я всегда читала много. И быстро – не по строчкам, а кусками, страницами. Люди этому специально учатся, а у меня такая особенность с детства. Это дико неудобно – у меня вот такая книжка (показывает пальцами роман размером с «Обломова») кончается за одну ночь. Книжки прочитываются с такой скоростью, что совершенно невыносимо. Что читать? Мне кажется, я всё прочла.

В детстве, помню, прочитываю книжку, говорю: пап, что почитать ещё? Он берёт с полки что-то, открывает, читает кусок. Это называлось у нас «воткнуть в книжку». И так можно было воткнуть в любую книжку. Внизу на полках стояли большие книги – Гомер, Брэм, Данте. Захотела «Илиаду» и «Одиссею» прочитать. Папа говорит: ну почитай, это будет тебе тренировка – потом в жизни придётся читать тяжёлые тексты, сквозь которые надо прорываться. И мне зашло замечательно.

– Какие последние прочитанные книги зацепили?

– Юваль Харари – «Сапиенс». Очень интересно. Такой научпоп о том, что такое человек. Потрясающая книжка – «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймонда. О том, почему в Австралии аборигены даже колеса не изобрели, а Европа развита вот так. Почему не американские индейцы завоевали Старый свет, а наоборот. Когда её прочитаешь, начинаешь понимать, почему мир, в котором мы живём, такой, а не другой. Почему козу человек одомашнил, а бегемота – нет. Не то, чтобы я очень любила научпоп, но некоторые книжки – просто снос башки.

Есть такая премия «Просветитель». Её делает фонд «Династия». Они издают книги, которые читать нужно каждому принудительно. Потому что тогда в голове не возникнет глупостей. Я вообще за здравый научный подход к жизни и человечеству. Наука – это спасение.

– И просвещение.

– Наука и просвещение. Люди настолько дикие, что их нужно просвещать.